ВОЛШЕБНАЯ КРУГОВЕРТЬ СЕРГИЕВА ДНЯ

Из лаврских воспоминаний

Ночевать мы устраивались кто где. Народ постарше и почувствительнее к удобствам жизни мостился в келье матери Сергии – на диванах и раскладушках. Еще отцы выделяли сестрам места за ширмами, тоже на первом этаже «Патриарших покоев», среди чудесных старинных шкафов, украшенных замысловатой резьбой.

А мы с Катюшкой (теперь она игумения) с удовольствием сбегали спать на крытую галерею, из окон которой открывался вид на внутренний дворик Лавры с палисадником и стаей приблудных кошек.

Где-то там, на другом конце палисадника, светился огонек «посылочной». Это была приемная отца Кирилла (Павлова). Он пробудет в «посылочной» примерно до половины второго ночи, принимая приезжих богомольцев, духовенство, семинаристов, ну и нас, монашек из «покоев».

А потом, усталый, вспотевший, бледный, но неизменно внимательный и приветливый, побредет в сопровождении келейника в Варваринский корпус. Для сна и отдыха у него в эту ночь останется часа два. Потом будет праздничная Литургия во главе с Патриархом.

Мы, однако, «бегали» уже к батюшке на исповедь в одиннадцать вечера. И, надышавшись теплым духом ласкового полумрака «посылочной», заваленной конфетами, книжками и продуктами (всё это щедро и рассудительно раздавалось батюшкой нуждающимся), укладывались теперь отдыхать.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

В мою задачу входила дерзновенная вылазка в архиерейскую трапезную, где в углу, замыкая ряды покрытых по старинке белыми скатертями столов, возвышались огромные напольные часы с красивым мелодичным и громким боем.

Эти часы я варварски останавливала где-то в двенадцать ночи с расчетом, что дежурные монахи успеют завести их к началу прихода гостей, сервируя утром столы.

Иногда длиннобородый отец Дорофей выговаривал мне за мою самодеятельность. Делал он это с нарочито насупленным и постным лицом, которое многие принимали за выражение его подлинной сущности и потому немного сторонились Дорофея.

Но я обожала, когда Дорофей начинал бухтеть, и расплывалась в блаженной улыбке от уха до уха, после чего тот, убедившись, что понят правильно, уходил по своим делам, тихонько бросив в мою сторону: «Наташка молодец: не обиделась!»

И праздник начинался!

Богослужение в Троицком соборе

Неважно, что, остановив напольные часы, я всё равно толком не смогла уснуть.

Бой лаврской колокольни настойчиво и трепетно напоминал нам о приближающемся рассвете и торопил к раннему богослужению.

Мы могли себе позволить только «раннюю» с ее праздничной давкой и теснотой, а потом мчались на кухню: нам предстояло наготовить еды человек на сто архиереев и человек на двести гостей Патриарха и прибывших настоятельниц разных монастырей.

Господи, как же я любила эту волшебную кухонную круговерть Сергиева дня!

Весь аскетизм, исихазм и высоты созерцания, весь мир и любовь о Дусе Святе умещались для меня на трех сковородках для жарки рыбы да в посудомоечной раковине. Неудобной, такой глубокой раковине из нержавейки, из которой приходилось выныривать совершенно мокрой и зачуханной.

Мне было 23, и мне хотелось помочь везде: налепить с сестрами рыбных котлет, нарезать тазы салатов, сбегать на братскую кухню, чтобы нажарить там несколько противней кабачков… Помогать отцам сервировать столы вообще было весело – уж точно не заснешь на ходу: приходилось носиться по крутой чугунной лестнице наперегонки вверх и вниз. При этом в покои «забегали» перед службой знакомые игумении и духовенство, и все обменивались приветствиями и добрыми пожеланиями. Всем было радостно и хорошо в этот день в Лавре Преподобного – кто бы чем ни был занят. Все ощущали присутствие Преподобного рядом.

Но мне казалось, что у нас, на нашей суетливой кухне, преподобный Сергий уж непременно присутствует в первую очередь: моет с нами посуду или снисходительно наблюдает, как мы беззаботно чирикаем во время чаепития…

Я даже к раке мощей лишний раз не ходила с сестрами прикладываться. Мне нравилось оставаться одной среди гор тарелок и кастрюль и еще раз вслушиваться и вслушиваться в этот Великий День, забывая усталость и несколько бессонных ночей.

Сергиев день в Лавре

Это была самая прекрасная усталость в моей жизни. Самая прекрасная бессонница.

В этом дне словно раскрывался сокровенный смысл преподобия. Преподобия, вовсе не закрытого от человека под личиной напускной суровости или замысловатой сложности.

Оно было действительно рядом и повсюду. Как воздух или осенняя свежесть.

В будничных и простых вещах.

В радушии и открытости.

В готовности помочь и посочувствовать.

В надежде и юношеской окрыленности.

На трех сковородках для жарки рыбы и в посудомоечной раковине.

Монахиня Евфимия (Аксаментова)
8 октября 2015 г.